Семейная традиция
— Алло, дед? Я в аварию попал, нужно, чтобы ты...
— А? Кто это? Нахрен пошёл, мошенник
проклятый.
— Алло! Дед, ты чего? Ты что, номер мой не
видишь? Это я, Вова, внук твой! На экран посмотри, видишь там номер мой. Мне
доверенность нужна срочно, та, которая...
— Чего? Какая доверенность? Вечер в хату,
ублюдок!
Сброс.
Новая трель звонка. Старик поморщился, но всё-таки нажал на зелёную кнопку.
— Алло! Дедушка, это я! Чего сбрасываешь? Не
веришь? Перезвони!
— Чего названиваешь? С первого раза не
понял? Хрен тебе. Не верю. Вы там мне уже все номера подменили. Меня не проведёшь,
я учёный уже! Давай, не звони сюда больше, а то заяву подам, они тебя враз
вычислят.
— Успокойся, дедушка, пожалуйста. Это правда
я, Вова, твой внук, сын твоей дочки Оли. Ты что, голос не узнаёшь? Хочешь, я
скажу что-нибудь, ну не знаю... пароль какой нибудь... Давай вопросы задавай, я
отвечу, чтобы ты понял...
— И чё? Сейчас в интернете понять можно кто
дочка моя, на госуслугах этих всяких. Голос, говорят, и то подделать можно
всяким синтезатором. Если внук, так приехал бы, а то ишь, названиваешь. Вове
никогда не лень приехать было.
— Дед, я правда попал! Я сейчас в полиции,
не могу приехать. Документы сгорели все. Я машину твою вчера взял. Помнишь? На
выставку. Я в отбойник врезался, она загорелась. А доверенность, которую ты на
меня писал, она там была, и стс-ка тоже. Теперь ты должен подъехать с
документами на машину, ПТС взять бумажный и паспорт свой. А то я тут встряну по
самое... это самое.
— Ишь как ты ладно всё придумал. Но сам и
спалился откуда ты Вову знаешь! На выставке его видел, и так меня прокинуть
решил? А вот хрен тебе, никуда не поеду.
— Дедушка, ну это правда я! Я тебе со своего
телефона звоню! Я с выставки уехал и попал в аварию. Всё правда, на экран
посмотри, откуда там мой номер?
— Ничего не знаю. Вова бы не стал такой
дуростью маяться. А на экране много чего может быть написано. Что я, всему
верить должен? На сарае вон тоже «хер» написано, а там дрова.
— Дед, ну некогда шутить. Мне что, ГИБДДшнику
трубку передать?
— Да хоть генералиссимусу! Знаю я все ваши
фокусы. Меня не проведёшь. Не звони сюда больше, понял?
— Стой. Не вешай трубку, я уже задолбался
перезванивать. Это правда я.
— Чем докажешь?
— Блин, не знаю... Бабушка меня хомячком
называла, помнишь? Откуда мошеннику знать, что я хомячок?
— Ишь, я что, помню, как она его там... Уже
пять лет как померл. Я уже как тёщу звали не помню, а ты тут про хомяка мне
заливаешь.
— Хорошо, спроси что-то, что только я знаю,
а ты помнишь?
— Да на пса ты мне нужен, ещё спрашивать
тебя! Вот сейчас телефон совсем выключу, и дело с концом.
Дед
поморщился, долго давил на красную кнопку, пока экран совсем не погас.
Удовлетворённо хмыкнул и щёлкнул пультом от телевизора. В следующий раз звонок раздался
уже в дверь поздно вечером. Седощетинистый дед откинул плед и пошаркал к
глазку. За дверью стоял внук Вова — тридцатидвухлетний бугай с такой же
щетиной, только пока ещё рыжей.
— Здравствуй, дедушка. Это правда я звонил.
Извини, с машиной всё, конец. Понимаешь, я в столб врезался, а пока вылазил она
уже загорелась сильно. Ну я отбежал, мы то есть. И она... выгорела совсем в
общем.
— Ну здравствуй. Да уж... нашёл чем
порадовать. То звонишь, а тут такое... Что, совсем не починить? Как ты так
умудрился?
— Так получилось...Теперь документы...
Документы сгорели...
— Да какие документы? Ты понимаешь что за
машина это была? Ты понимаешь, что второй такой теперь нет?
— Да, дедушка, даже на выставке все смотреть
подходили. Я понимаю, но... — внук развёл руками.
— Ну проходи, что ты встал. Сквозняк тут мне,
— насупился
дед, глядя на открытую дверь. — Нет, не может быть... Надо поехать... В гараж забрать,
посмотреть там...
— Нечего там смотреть, — разуваясь,
пробубнил Вова.
— Нельзя её так
бросить... — не
слушав внука, причитал дед. — Я её с Кубы через полмира тащил на балкере! Ты
представляешь чего мне это стоило в те ещё годы? Второй такой у нас тут нет
вообще, она же уникальная. Меркури Монтерей тех ещё годов. Я твоему бате,
придурку, даже подойти не разрешал. Она же... я запчасти... сорок лет! Сорок
без года она у меня была, и вот здравствуйте. Да как ты.... ты...
Старик
зашатался, и внук, не разувшись до конца, в одном ботинке, бросился к деду и успел
перехватить его под руку.
— Тише, дедушка, спокойнее... тебе плохо?
Давай я лекарства какие... или скорую... Давай сядешь, может воды...
— Нахер воду. Водки давай. Сил нет... выпить
надо, успокоиться.
— Тебе же нельзя.
— Нахер! Тебе тоже нельзя было... Как... как
ты вообще... говоришь мне теперь такое.
Внук
довёл деда до кресла. Тот откинулся на спинку, запрокинув голову, и скомандовал:
— Чего замер? В морозилке бутылка за
пельменями. Тащи давай, быстро.
— Но...
— Какое но, придурок? Бегом давай.
Когда
оторопевший Вова вернулся с бутылкой и рюмкой, дед требовательно распорядился:
— Вторую неси. Что я, алкаш тебе? Один
выпивать буду?
— Хорошо
— Что, совсем не починить? — опять спросил дед,
взяв рюмку дрожащей рукой.
— Давай покажу что от неё осталось, — Вова вытащил
смартфон. — Чтобы
у тебя больше вопросов не было.
На
экране искорёженный остов, разделённый вдоль упавшим бетонным столбом,
промявшим на всю длину салон, капот и багажник.
— Видишь, перед смят, а потом сгорела. В
металлолом только, без вариантов. У меня права сгорели и свидетельство, поэтому
ПТС понадобилось предъявить. Они меня до вечера промурыжили, потому что я столб
задел, а он упал, это муниципальная собственность. Там со страховкой непонятно.
Кажется мне за столб выплачивать придётся. Она же у тебя ещё и незастрахована
была.
— Еще чего. Там же мотор четыре и два. Денег
не напасёшься дармоедов кормить! Я и так столько денег в мою Меркушечку. Её
привезти только столько нервов стоило. Если бы не прадед твой и мой тесть,
ничего бы не получилось. Полдела привезти… а оформить, а обслуживание. Хоть и
бардак был перестроечный, а всё равно крови у меня попили ведра полтора. Зато
весь город завидовал, да... Ты не представляешь.
— Могу представить. Я же на выставке был,
видел как люди смотрят.
— Когда мама твоя замуж выходила, как я их с
ветерком без крыши вёз, фата развевается... Я в форме, фуражку для форсу вообще
капитанскую надел. Вот красота была! Бабушка со мной впереди, плакала правда
всю дорогу. А я ни рюмки не выпил. Свадьба дочки, а я как стекло... за рулём,
да... Жаль кино тогда не снимали, фотографии только. Эх...
Дед залпом выпил
рюмку, постучал пальцем по краю стола.
— Может не надо? Закуси хотя б, дедушка, — обеспокоенно качал
головой внук.
— Поговори мне ещё... Как ты так... в
голове... не пойму. Там же огнетушитель был. Ну и что, если помялась, вытянуть
же можно.
— Да я затупил что-то. Не вспомнил, как
багажник этот открывается, а тут ещё столб… Когда он упал, Машу за плечо задел,
да ещё и осколки лобовые. Я скорей её вытаскивать, а потом уже разгорелось. Страшно
было подходить, боялся, что взорвётся.
— Что за Маша ещё?
— Девушка, фотомодель. Мы на выставке
познакомились. Она с машиной фотографировалась. Я её пригласил покататься. Ну
вот отвлёкся и...
— Эх, ты... разиня... — дед вдруг вскочил
и с неожиданной резвостью заходил по кухне, словно водка разожгла жизненные
силы. — Как
так можно было? На бабу небось раззявил варяжку и в столб! Ты хоть понимаешь,
что это мечта моя была! Мечта всей жизни, понимаешь? Я думал будет переходить,
как реликвия. А ты...
— Да, я понимаю. Машина, конечно редкая,
пятьдесят пятый год...
— Пятьдесят третий! Кабриолет. Такую теперь
даже в Америке хрен найдёшь. И состояние идеальное, все детали родные. Ты
знаешь сколько я о ней мечтал? Ещё в журнале увидел, в училище. Там с Волгой
сравнивали, дураки. А я загорелся, вырезал фотку, на стенку прилепил... Какая
там Волга?
— С Волгой не сравнится конечно... — поспешил кивнуть
внук.
— Да... Потом забыл. И только когда на Кубе
на улице увидел, вообще покой потерял. Выкупил, год она там в гараже простояла.
Пока с тестем придумали как переправить сюда к нам, другим рейсом, и потом тут
уже. Почти сорок лет на ней катался и вот так...
— Прости дедушка, я не хотел...
— Прости! Да тебе пофигу всё! Куда прости?
Мозгов нет совсем, увалень! Я никому ни разу за руль сесть не дал! Отцу твоему,
бездарю, даже смотреть в её сторону не разрешал. Даже на дочкиной свадьбе
только сам. И вот... — дед
замолчал, тяжело помотал головой и замер, словно игрушка, у которой кончился
завод пружины.
— Я постараюсь восстановить! Соберу всё что
там рассыпалось заново, — Вова
неловко попытался усадить деда обратно. — В гараж пока поставим, а потом что-нибудь
придумаю. Я найду деньги и...
— К черту! — рявкнул дед. — К черту,
бестолочь. Никогда ты этого не поймёшь, что такое мечтать, думать... Какая
красота была, а теперь что... Ты живёшь, как полынь под забором — ни стремлений, ни
мечтаний. Просрал всё. Тридцать лет — ни кола ни двора, даже машины своей нет,
не то, что семьи. «Дедушка, я попал... помоги!» Стыдоба.
— Я просто... ну, времена другие... Я
другими проектами...
— Другие... отец мой с войны без ноги пришёл
и ничего — женился,
дом построил, детей трое. У меня-то, конечно, бабушка только мать твою, но так
получилось — здоровье
подвело. А ты чего? Гляди, вымахал, рукожоп. Стучишь там по своей балалайке
электрической. Чем я думал, когда тебе дал… Стояла красавица и дальше бы стояла,
как новенькая в гараже.
— Я смогу, смогу, дедушка. Фото есть. Я как
было всё восстановлю постепенно. Надо только сперва за столб выплатить.
— Стакан. Стакан возьми, наливай! — вдруг заорал дед,
выпучив глаза. — Себе
наливай стакан, а мне рюмку!
Внук выполнил просьбу. Дед схватил
рюмку, и выпив залпом, с размаху швырнул рюмку в раковину так, что по кухне разлетелись
осколки.
— Дедушка, не надо...
— Пей давай. Пей, и хер с ней... Злости нет,
не хватит злости.
— Чего? — Вова рассеяно кивнул. С трудом осилил
стакан и сел закашлявшись.
Дед
наконец опустился на табуретку и легонько хлопнул внука по плечу. Потом,
кажется, чуть улыбнулся.
— Поделом мне всё. Шестьдесят лет пролетело,
и вот тебе бумеранг. Вот и мне воротилось. Но я-то буду с тобой разговаривать.
Злость такая взяла. Выгнать тебя хотел, не видеть больше. Прям как дядька мой
за Харлей свой сраный… А вот видишь как оно всё теперь. Машенька говоришь?
Красивая хоть?
— Я не понимаю, дедушка. О чём ты...
— Не хотел вспоминать. Никому не
рассказывал. Давно дело было. В шестьдесят чётвертом, а может в пятом, Брежнев
уже точно был. Тогда всё случилось. Сколько это, лет шестьдесят, наверное, нет,
меньше. Хрен с ним, не помню... Дядьки уже больше тридцати нет, а вот
вспомнился. Надо же... как оно в жизни.
— Прости, не понимаю, какой дядя? Почему ты
про Машу сказал?
— Илья Сергеевич, брат бати моего, дядя
Илюша. Он лётчиком был, капитаном. Потом с войны мотоцикл прикатил трофейный.
Ну не трофейный, а лендлизовский. Настоящий Харлей, тоже американский. Уж не
знаю, как он там его выцыганил, без магарыча поди не обошлось. Но ездил,
гордился. А я втихаря покататься взял с твоей бабушкой. Без разрешения. Просто
укатил вечерком со двора, пока дядя с отцом выпивать пошли к соседу. И вот,
значит, бабушку твою повёз в райцентр в кино и на танцы. Форсу было конечно. Ну
накатил само собой, слегка, как водится, для блеску глаз. А на обратном пути
заплутал полями. Летел по просёлку узкому, да и утопил харлей в болоте. И так
утопил хорошо, что только к утру мы домой выбрались из леска. А мотоцикл с
концами...так и не нашли.
— Хренасе... Ты никогда не рассказывал... А
что потом?
— Конечно не рассказывал. Стыдоба жуткая...
Дядька меня чуть не убил тогда. Натурально ружьё схватил и выскочить хотел.
Отец вступился, подрались они даже. Так поругались, что до смерти не
разговаривали, ни с ним, ни со мной, никогда. Я тогда в город решил
перебираться после армии. Да, точно, раз до армии, это мне только семнадцать
было. Точно! Значит раньше это всё получается. Ишь ты, память какая, забыл уже
всё. А там на флот попал. После вернулся в мореходку. Ну и понеслось. Вот до
тебя докатилось…. Теперь выходит, что семейная традиция...
— И что, бабушка тебя ждала всё это время?
— Ну не то чтобы... Она там тоже в
текстильный сперва, тоже в городе. Потом по общагам мыкалась, и мы уж потом
снова встретились... Но мотоцикл до сих помнила. Только я даже понюхаю
спиртного, она как клещ вцепится, и за руль ни-ни! Эх, ну царствие ей небесное?
— дед
снова взялся за рюмку.
— Бабушке?
— Да что там бабушке. Её на красную горку
поминал. Теперь уже машине значит, ей время пришло. Нечего о железке злиться.
Ну сгорела и сгорела. Помянуть раз и забыть.
Что мне теперь, как дядьке, на тебя тридцать лет дуться и не
разговаривать? Да я уж столько не протяну... — дед еще раз махнул рукой и улыбнулся.
— Подожди, дедушка. Ну остались ещё такие,
значит и детали ещё есть. Может я починю, честно... мотор же не мог сгореть.
Можно починить, детали заказать, вытянуть, покрасить. Она же есть физически. Ещё
лучше будет, чем была. Это же не мотоцикл, она не потерялась, — Вова заёрзал
пальцем по экрану смартфона.
— Да чёрт с ней уже... Слышишь, чего говорю?
Ничего не вечно. Незачем время и сил тратить попусту. Раз случилось, значит
надобно было так. Если подумаешь, семейная традиция получается. Ты ж мне не
сказал вообще... Маша это хоть красивая?
— Очень! Давай фото покажу.
Вова
снова протянул телефон, и на экране мелькнула целая, ещё не сгоревшая Меркуша. На
переднем сидении длинноволосая блондиночка в коротком сарафане и с зелёными
глазищами.
— Хороша красавица. Вас бы на свадьбу в
Меркуше отвезти, — вздохнул
дед. — Жаль
теперь не получится, а так бы вы сзади вместе красиво смотрелись. И чтоб тоже
сзади фата на ветру!
— Я потому задержался, что её домой проводил
после больницы. Слава богу ничего серьёзного: ушиб плеча и царапины от стёкол. Я
её проводил, а потом уже сюда. Ей тоже очень машину жалко.
— Молодец, это правильно. Машина то ничего,
главное живы оба. Давай, потом вживую приведи, но потом значит... когда уже
серьёзно будет у вас всё, это самое... — дед оборвал фразу и махнул рукой.
— Хорошо, я постараюсь. Надеюсь, получится
продолжить с ней общение. Сегодня как-то сумбурно всё…
— Ты главное не тяни, женись уже давай. Чтоб
не получилось, что машину впустую угробил. — улыбнулся дедушка. — Тридцать лет, а
ходишь бобылём. Я теперь хочу хоть на правнуков успеть глянуть перед смертью.
Давай уже, не срами деда. Живи как человек. Машину себе заведи какую-нибудь. Купи
только красивую, чтоб и детям потом разбить не стыдно было... Потому как
традиция!