35. Картины без названия
Выйдя на улицу, я почувствовал легкое головокружение. Произошедшее в квартире было очень приятным и неожиданным, но в то же время вызывало смутную тревогу. Взглянув на часы, я понял, что нужно побыстрее бежать в клинику — сдавать оставшиеся препараты и деньги, иначе могу серьезно опоздать на свидание с Ланной.
Где-то в глубине души зашевелилась совесть, я почувствовал себя мужем-изменником, спешащий к жене от любовницы. На секунду появилась мысль позвонить и отменить свидание, но я отбросил эту мысль, решив, что так будет еще хуже. В конце концов, я не клялся Ланне в вечной любви, а наши отношения еще не перешли границы дружеских. Насчет Жорика я тоже не беспокоился: занести ему чемоданчик и деньги можно было и вечером — после того, как провожу Ланну. Всё равно главный врач теперь в клинике живет, и прийти туда можно в любой момент. Я достал телефон и решил позвонить девушке:
— Привет,— воскликнула она.— Я уже забеспокоилась, что у тебя опять не получается, но звонить побоялась, вдруг у тебя операция.
— Привет! Нет, все хорошо,— ответил я.— Просто были сложные вызовы, только что освободился. Я сейчас на пути в центр, давай встретимся поближе к музею где-нибудь?
— Давай, я уже собираюсь бежать на остановку,— сказала Ланна.— О, может, у памятника мордатому, кузнецу?
— Хорошо, буду там примерно через сорок минут.
— Ну а я — примерно через час, мы как раз успеем,— сказала Ланна.— Если что, созвонимся.
— Хорошо, до встречи.
Я поспешил на остановку. Перед свиданием захотелось перекусить, какой-нибудь хот-дог или шаурма меня бы вполне устроили. Но по странному стечению обстоятельств Ланна приехала чуть ли не раньше меня, и я попросту не успел найти работающий ларек с фастфудом. Она была одета в изящное черное платье, которое летом смотрелось странно, но очень шло к её длинным черным волосам. Я заметил девушку еще за несколько метров до памятника и по мере приближения ощутил довольно странное чувство, почти обман зрения. Из загадочного темного силуэта вдалеке постепенно, шаг за шагом, вырисовывалась обычная молодая женщина. Почему-то мне особенно бросились в глаза голые острые плечи. Они белели из-под черного платья, словно осколки кости из открытой раны, и казались инородным телом на фоне остальной изящной черноты.
— Привет,— весело улыбнулась Ланна.— Ну что, пошли? А то не успеем все посмотреть.
— Здравствуй! Да, конечно,— кивнул я.— Ты прекрасно выглядишь, это платье тебе очень идет!
— Спасибо,— ответила Ланна.— Сестра помогала выбирать, у неё отличный вкус.
Мы двинулись в сторону музея. Гулять с позвякивающим чемоданчиком было несколько неудобно, и я подумал, что стоит приделать к сумке ремень через плечо. Ланна, видимо, почувствовала мое беспокойство и спросила, кивнув на ящик:
— Много работы было?
— Да не то, чтобы прям много, просто это были мои первые самостоятельные вызовы, и я к ним еще не привык. Немного страшно работать без наставника и в не оборудованном для этого месте,— честно признался я.
— Да, ответственность всегда пугает,— улыбнулась Ланна.— Но, судя по тому, что в этот раз у тебя все пальцы целы, работа прошла успешно?
— Более или менее,— ответил я и в двух словах пересказал случаи, с которыми сегодня столкнулся, умолчав только о посещении Марины.
— Молодец,— похвалила Ланна, когда мы подошли к дверям музея.— Главное, что все люди остались довольны твоей работой. Теперь лишь бы тебя на выставку с чемоданчиком пустили.
Опасения Ланны были небеспочвенны. Старушка-билетерша с неожиданной энергией и злостью возмутилась:
— А вдруг у вас в чемодане кислота или, того хуже, бензин? — агрессивно предположила она.— Вы бы еще с мешком на выставку пришли!
Прежде чем я успел ответить, Ланна вступилась за меня с обезоруживающей улыбкой:
— В ящике препараты, он доктор-ветеринар, только что с вызова,— сказала она.— Хотите — загляните, там нет ничего опасного. Можно оставить чемоданчик, а при выходе забрать?
— Ветеринар, да? — оживилась старушенция.— А вы нашего сотрудника, кота Остапа, не посмотрите? Он что-то так исхудал, и шерсть с него так и сыплется,—кажется, заболел, даже директор ругаться начал.
— Конечно, с удовольствием посмотрю,— не растерялся я.— Где он?
— Да бегает где-то или спит в хранилище,— всплеснула руками билетерша.— Вы чемоданчик оставьте и проходите, а я пока уборщицу попрошу его разыскать, чтобы вы на обратном пути его осмотрели.
Я поспешно кивнул и, оплатив билеты, повел Ланну за руку к началу экспозиции. Перед входом зал строгая контролерша потребовала выключить звук в сотовых телефонах и громко не разговаривать. Мы выполнили требования и приступили к осмотру.
Выставка состояла сплошь из работ мало кому известных молодых художников, творивших почти исключительно в авангардном стиле. Я с детства привык посещать вместе с мамой различные выставки и с уважением относился к самоутверждению творцов, но это никак не приближало меня к пониманию некоторых шедевров. В первом зале выставки мы с Ланной стояли молча, задумчиво разглядывая причудливые сочетания красок. Мне хотелось обсуждать увиденное и вообще завести разговор, тем более что других посетителей, кроме нас, на выставке не было. В дверях зала маячила старушка-смотритель, проверившая наши билеты, а больше не было ни души.
— Что ты думаешь об этой картине? — спросил я, указывая на полотно, в котором среди пестрого хоровода красок с трудом можно было разглядеть сморщенного старика. Подпись «Старьевщик» вполне соответствовала туманному силуэту.
— Думаю, что таблички с названиями портят эти картины,— ответила Ланна.— Они, как строгие рамки, ограничивают восприятие и не дают видеть мир шире. Ты как будто смотришь в дверной глазок вместо того, чтобы распахнуть дверь и чувствовать мир всем телом, даже не телом, всем духом! А так получается: прочитал на табличке «старьевщик» и ищешь на картине этот персонаж — а больше ничего не замечаешь. Я бы эти работы выставляла только с фамилиями художников и безо всякого указания, как они называются.
— Давай тогда сыграем в игру,— предложил я.— Когда зайдем в следующий зал, ты будешь идти прямо за мной, а я при подходе к картине буду ладонью прикрывать подписи. После этого будем по очереди придумывать название и говорить, что вообще видим на полотне или хотя бы какие чувства она вызывает.
— О, отличная идея! — воскликнула Ланна.— Давай попробуем!
Она стала прямо за мной, возможно, чуть ближе, чем нужно, и взяла за руку.
— Мне нужно зажмуривать глаза?
— Нет, просто смотри мне в спину, пока я не скажу. Идти с закрытыми глазами опасно, так недолго и споткнуться.
— Ты тоже тогда не подглядывай,— строго сказала Ланна.— Чтобы все было по-честному.
Мы двинулись в следующий зал под бдительным взором неодобрительно хмыкавшей смотрительницы. Похоже, она ожидала, что мы начнем целоваться прямо в зале или вытворять еще что похлеще, но мы аккуратно остановились у крайней картины и начали игру.
На первом полотне преобладали желтые цвета. На зернистом фоне были видны темные фигуры, похожие на шахматные пешки. Фигуры стояли на «плечах» наклонных крестов, как на полках, а некоторые из них падали с «полок» в желтую пустоту. Я прикрыл название ладонью и вывел Ланну из-за спины.
— Пусть твой ход будет первым,— сказал я.— Что ты видишь на этой картине?
— Можно, я начну с названия? — спросила Ланна, оглянувшись на меня.
Я кивнул, и она продолжила:
— Рискну назвать ее «Переход». В первую очередь на этой картине я вижу самого автора. Мне кажется, он при всей одухотворенности искусством слишком сильно заморачивается по поводу бытовых проблем. Вроде бы хочет передать переход из одного состояния в другое, показать избавление от физического тела. Но выходит как-то безрадостно и однобоко; художник чересчур привязан к материальному, вот и выходит как-то грубо и приземлено.
Я помолчал с минуту, размышляя над услышанным и разглядывая картину, а затем заговорил:
— Не соглашусь, скорее назвал бы эту картину «Падение». Фигуры на ней — это символическое изображение людей, утрачивающих моральные ценности, даже не моральные, а скорее общечеловеческие. Короче, перестают быть людьми. Остаются только оболочки, а внутри нет ничего человеческого — только те приземленные инстинкты, которые и оставляют гнетущее впечатление от изображения.
— Ты и вправду это тут видишь? — с сомнением спросила Ланна и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Впрочем, неважно, извини, это твое мнение, и оно такое, как есть. Мне очень понравилась такая игра. Перейдем к следующей?
— Хорошо, только я первый.
Мы в том же порядке проследовали к следующей картине. Я прикрыл название и после пары минут размышления начал:
— Пожалуй, назову это полотно «Путь Творца». Мне кажется, что силуэт в плаще под набегающей морской волной — сам автор, художник, под враждебной волной окружающего мира. Улица в левой части символизирует путь; она пуста, это подчеркивает одиночество художника. А черные головы воронов в небе символизируют зло, непонимание, вернее, даже неприятие искусства, и недоброжелателей заодно.
— Интересный взгляд,— сказала Ланна, завороженно рассматривая картину.— Но теперь я не соглашусь. Я бы назвала ее «Сатана». Но не в привычном, таком библейском понимании. Тут сама жизнь, но в самом черном её проявлении. Черный ворон над одиноко идущим человеком — это его черное огромное эго. Не зря на санскрите слово «сат» является очень важным понятием, которое можно перевести как «сущий» или «истинно существующий». Нет, тут нет привычного противостояния добра и зла. Эго и есть воплощение зла для человека. Нависая над ним, делает его одиноким даже в окружении любящих людей. Очень страшная картина и очень правильная. Мне она нравится.
— Как-то запутанно,— признался я.— Но, мне кажется, что основной смысл я уловил. Не буду спорить, хочу о другом спросить. А ты бы повесила эту картину у себя в спальне или в гостиной?
— Нет; наверняка нет,— замотала головой Ланна.— Эта картина должна висеть в музее как напоминание множеству людей. Но я бы повесила её в прихожей, чтобы она при выходе к людям говорила мне об опасности пути эго.
— Пойдем дальше? — спросил я, протягивая руку.
— С удовольствием,— ответила девушка.
Следующая картина представляла собой яркое месиво разнообразных цветов. Как будто кучу открытых банок с красками опрокинули на холст в порыве безудержного вдохновения.
— «Звездная колыбель»,— уверенно сказала Ланна.— Происходит нечто космическое. Белое пятно посредине похоже на зарождающуюся звезду в облаке межзвездного газа и пыли, сжимающемся под воздействием собственной гравитации.
— Очень живописное описание,— улыбнулся я.— Думаю, самому художнику бы понравилось. Может, заглянем, что там он на самом деле имел в виду?
— Нет! — категорично заявила Ланна.— Нужно играть по-честному, без вот этого жульничества. Теперь твоя очередь: что ты видишь на этой картине?
— У меня с астрономией плохо, и я не увидел тут Космос. Наблюдаю скорее радость; вернее, не так: радостную площадь. Знаешь, какой-то большой праздник, много разноцветно одетого народа со всякими шариками, флажками и прочим. Я как будто смотрю на это с самолета или с крыши высотного дома. Так высоко, что одиночных людей на площади и не различить, только общую пеструю массу радости и единения. Вот такую картину я бы с удовольствием повесил в спальне, чтобы утром первые лучи восходящего солнца освещали её и оживляли краски.
— Нет, уж лучше гостиная, не люблю с первыми лучами солнца просыпаться,— улыбнулась Ланна.— В спальне нужно что-то успокаивающее.
Мы продолжили игру, неторопливо переходя от картины к картине. Незаметно для самого себя я часто прикасался к Ланне, часто даже слегка приобнимал сзади, стремясь дотянуться ладонью до названия картины. Это происходило как-то спокойно и естественно, спутница никак не реагировала. Я тоже не сразу осознал свои вольности, весь погруженный в своеобразный критический поединок. Прикосновения к Ланне не вызывали какого-то возбуждения, подобного тому, что еще вчера вызвало простое наблюдение за её танцем. Ничего не происходило, даже когда её острые лопатки касались моей груди сквозь тонкую ткань одежды. Игра продолжалась в уверенном противостоянии, переходящем в упрямство. На протяжении всей экспозиции мы так и ни разу и не сошлись во мнении насчет хотя бы одной картины.
Время пролетело незаметно, и только навязчивое покашливание смотрительницы заставило нас прервать игру и оставить последние три полотна без обсуждения.
Мы вышли в вестибюль, где уже сидела билетерша с большим длинношерстым котом на руках. Я картинно надел перчатки и, откровенно красуясь перед Ланной, приступил к осмотру. Как назло, какой-то явной патологии у пушистого хранителя мне обнаружить не удалось. Я поинтересовался, производились ли над котом какие-нибудь профилактические процедуры, и услышал закономерный отрицательный ответ. Тогда я порекомендовал дать коту препарат от глистов, которые могли стать причиной исхудания в частности и ухудшения внешнего вида в целом. Написал на листочке названия препаратов и телефон ветклиники (на случай появления дополнительных симптомов). На выходе из музея я взял Ланну за руку.
— Куда ты сейчас? — поинтересовалась Ланна, когда мы немного прошли по улице.
— Пошли на остановку, я поеду с тобой и провожу до дома. Мне все равно еще надо сдать чемоданчик в клинику.
Мы сели в автобус и продолжили оживленно беседовать об искусстве, картинах, художниках и других интересных вещах. Я поймал себя на мысли, о том, что теперь, просто смотря на Ланну, стал замечать больше недостатков фигуры, чем раньше. Стали бросаться в глаза излишняя худощавость, некоторая угловатость, маленькая грудь и прочее. В то же время общение стало совершенно непринужденным. Мы так обсуждали расположение картин и мебели некого гипотетического дома или квартиры, словно уже жили в нем вместе лет десять, если не больше. Это было забавно и по-своему очень приятно; казалось, что Ланна испытывает нечто подобное.
— Тебе надо будет как-нибудь зайти к нам в гости,— сказала Ланна, когда мы остановились возле её подъезда.— Я хочу показать свои картины и рисунки, некоторые из них сделаны прямо на стенах, и на улицу их при всем желании не вынесешь. И дома я смогу исполнить танец под музыку. Места там, конечно, меньше, но у меня все равно получается.
— Я бы с удовольствием! Кстати, ты еще обещала почитать мне свои стихи.
— Да, хотела, просто сегодня второпях собиралась, забыла взять тетрадь,— сказала Ланна.
— Ничего страшного, я уверен, что это не последняя наша встреча. Мне сегодня очень понравилось.
— Мне тоже,— кивнула Ланна.— Редко так удается выбраться. Буду ждать следующей встречи.
— Обязательно! — воскликнул я и церемониально поцеловал её руку.
Ланна наградила меня очаровательной улыбкой и скрылась в подъезде. Я подумал, что, возможно, она ждала от меня более решительных действий, объятий и поцелуев, но я почему-то не решился, скорее всего, просто из-за отсутствия желания. Тем более что обниматься с чемоданчиком в руках было попросту неудобно. Мысли о поклаже заставили вспомнить про сотовый телефон, звук на котором после выхода из музея я все еще не включил. Телефон обрадовал восемью пропущенными вызовами и двумя SMS — всё от Жоры. Похоже, стоило поторопиться в клинику. Перезванивать я не собирался, понимая, что кроме растраты драгоценного баланса и дополнительной нервотрепки это мне ровным счетом ничего не принесет. На всякий случай я все-таки включил звук и быстрым шагом направился в сторону «Доктора Моржа».
Звонок главврача настиг меня метров через пятнадцать, пришлось отвечать на ходу, не снижая темп:
— Ярик, бля, ты охерел, что ли, куда пропал?! — раздался в трубке гневный окрик Жоры.— Сука, я тебе уже сорок раз звонил, хули ты трубку не берешь!
— Жора, извини, пожалуйста, девушку встретил, романтика, все дела, понимаешь…— попытался оправдаться я.
— Нихера я не понимаю! — звонко огрызнулся Жора.— Где деньги за вызовы?
Его интонации теперь чем-то очень напомнали Игоря Вадимовича, словно обретенная власть резко и наглухо поменяла нового главварча, а может быть, я просто воспринимал его только как друга и собутыльника, и раньше просто не замечал эти тревожные нотки.
— Деньги со мной, все в целости, препараты тоже, уже бегу в клинику, буду через пять минут, товарищ командор! — бодро отчитался я.
— Стопэ! — уже чуть спокойнее воскликнул Жора.— Слушай сюда: ноги в руки — и бегом в круглосуточный супермаркет, который на углу Буковского и Керуакова, знаешь? Короче, пока бежишь, я тебе список в SMS пришлю, чего купить. Деньги возьмешь из тех, что с вызовов. Только бегом, бля, прямо очень быстро.
— Есть, шеф! — рявкнул я и действительно бросился бежать.
Судя по всему, случилось нечто серьезное, и я всю дорогу до магазина терялся в догадках. С трудом засунув ящик в камеру хранения, схватил корзинку и бросился в торговый зал, на ходу доставая телефон. Жорин список был довольно длинным и не оставлял сомнений в намерениях главврача. Три бутылки шампанского, полкило твердого сыра, палка сырокопченой колбасы, две бутылки красного вина и другие менее значимые атрибуты грандиозной пьянки один за другим занимали место в тележке, которую пришлось взять на замену корзине, чтобы дотащить все запасы до кассы. Я торопливо распихивал продукты по четырем пакетам, предвкушая интересное завершение очень насыщенного событиями дня. Где-то на границе сознания мелькнула мысль, что завтра работать после всего этого будет мучительно тяжело, но я отогнал её, решив, что не воспользоваться таким шансом просто глупо, а перегар утром будет не только у меня.
В клинике я застал Жору за лихорадочными приготовлениями. В кают-компании уже все было готово для сервировки стола, но основная активность почему-то проявилась в операционной. Он приволок с десяток плоских диванных подушек и теперь тщательно заворачивал их в какие-то белые простыни. Такой же простынью, только сложенной вдвое, было тщательно занавешено окно, а операционный стол был накрыт пушистым белым пледом, похожим на шкуру белого медведя.
— Шеф, а куда продукты ставить? — весело спросил я, удивленно всё разглядывая.— Это что вообще такое будет? Комната с мягкими стенами для психбольных?
— На кухню ставь и вали отсюда быстро,— огрызнулся Жора, даже не обернувшись.— Сдачу в приемной положи на стол, чек тоже, а потом ноги в руки и дергай!
— Блин, а я чек не взял, кажись…
— Ты че, охренел совсем,— взвился Жора, вскакивая с пола.— Как я теперь пойму, сколько ты потратил?
Жора подскочил ко мне, гневно раздувая ноздри, и я на секунду подумал, что сейчас он бросится врукопашную.
— Ты сам же кричал «быстрей-быстрей!», я и подумал, что раз вечеринка, то неважно, ну и не взял…
— Короче, давай сюда деньги, продукты, и чтобы ноги твоей тут через минуту не было! — гаркнул Жора, буквально вырывая у меня пакеты из рук.
— Да что такое случилось? — обиженно спросил я.— Почему ты меня выгоняешь? Что я такого сделал?
— Сейчас ко мне две девушки в гости придут! — возмущенно воскликнул Жора.— И я хочу, чтобы к их приходу тут и духу твоего не было!
Я быстро выгреб из кармана смятые купюры и пригоршню монет, высыпал на стол и поспешно покинул клинику. Жора выбежал за мной. Не успел я выйти со двора, как за спиной лязгнул замок калитки. Только теперь до меня дошло, что Жора, вырвавшись из-под бдительного ока жены, ринулся осуществлять свою давнюю мечту о сексе сразу с двумя девушками. Именно для этого он превращал операционную в уютный траходром, а также спешно организовывал роскошный романтичный ужин. На меня нахлынули воспоминания о собственном подобном опыте. Стало немного завидно, потому как у меня подобное было только благодаря стечению удачных обстоятельств, а Жора, несмотря на морду в синяках, смог организовать всё по собственному желанию.
Я поплелся на остановку в надежде, что автобусы еще ходят, так как тратиться на такси очень не хотелось. Уже подойдя к остановке, я вспомнил, что у меня на завтра нет рабочего халата. Запасные были у родителей, а основной… Воспоминания вихрем пронеслись в голове, и я тут же, достав из кармана телефон, позвонил Марине.
— Добрый вечер,— промурлыкала она в трубку.
— Добрый! Извини, что так поздно беспокою, но можно сейчас зайти, забрать халат, а то мне завтра работать не в чем.
— Конечно, заходи,— отозвалась Марина.— Я рано не ложусь.
ОНА ЕЩЕ В ПРОЦЕССЕ СОЗДАНИЯ, О ПУБЛИКАЦИИ ЭТИХ ГЛАВ БУДЕТ ОБЪЯВЛЕНО ПОЗДНЕЕ.
СПАСИБО ЗА ПОНИМАНИЕ.
