Третий день
Утренней дорогой мы наслаждались в молчании. Казалось, что даже радио никто не слушает, погрузившись в мысли. Эл сидела на переднем сидении, а Ди — позади неё, держа на коленях Книгу Вдохновения и что-то записывая в ней.
Впереди открывался пейзаж из приятной зелени и нависающей ясности голубого неба. Облака плыли неспешно — прозрачные и лёгкие, похожие на сигаретный дым,— может быть, поэтому Эл и достала пачку сигарет, уловив ассоциацию. Она закурила и выставила локоть в окно. Ди последовала её примеру.
По радио заиграла песня U2, и я заметил, что Эл выстукивает ритм рукой с сигаретой.
— Совсем как у нас,— она нарушила тишину, подпевая строчкам «там, где улицы не имеют имен, где улицы не имеют имен…».
— Иногда лучше, чем сказано в песне, и не придумаешь,— добавила Ди.
— Да и действительно, про улицы без названий,— сказал я.— Надеюсь, не пропущу нужный поворот.
— Не пропустишь, там будет указатель,— подметила Эл.
— Ну, с таким солнцем все указатели пропустить можно,— заметила Ди.— Очень ясно сегодня. Аж глаза слепит!..
— Зато лучшей погоды для поездки на море и придумать нельзя,— сказал я.
— Надо было сразу из аэропорта ехать на море,— задумчиво произнесла Эл, выбрасывая окурок в окно.
— Мы, кажется, хотели не сорить, чтобы сделать мир чище,— тут же упрекнула её Ди и ткнула окурок от своей сигареты в пепельницу.
— Ой, извини, задумалась,— вздохнула Эл, снова выставляя ладонь в окно навстречу набегающему ветру.— Просто захотелось на песок, к солёной воде. И даже не столько купаться в море, а просто повозиться рядом, в песке, построить там замок или вылепить что-нибудь, слушая шум набегающих волн…
— Не бойтесь, тут недалеко. К закату доберёмся.— Я посмотрел на часы.— Успеете сегодня на пляж.
— Ещё прикольно написать стихотворение на песке у воды, и чтобы потом волны постепенно смывали его строку за строкой, пока в конце не останется ничего,— мечтательно произнесла Ди.
— Ага, и заснять это на видео, а потом на компьютере сделать ролик, в котором события происходят в обратном порядке. И тогда получится, что море с каждой новой волной пишет стихи на полосе прибоя,— подхватила идею Эл.
— Не получится,— скептически заметил я.— Не успеете написать: волны слишком быстро смывать будут. Но идея красивая!
— Надо попробовать,— почти хором сказали сёстры.
— Если двое пишут, а один снимает, то, может, и получится.
Мы ещё немного поспорили на эту тему, а потом разговор сошёл на нет.
К полудню впереди показалась заправка, и я завернул на неё, чтобы залить полный бак бензина — топливо было уже на исходе.
Эл с Ди пошли за кофе. Они вернулись минут через пятнадцать, неся в руках три стаканчика кофе из автомата. К этому времени я успел заправиться и отогнать машину к маленькой парковке.
— Тут вкусный кофе,— сказала Эл, вручая мне американо.
Девушки купили ещё немного снеков — соленых орешков, и круассаны с шоколадным кремом.
— Наши любимые,— сказала Ди.
— Недостаток, конечно, в дороге — нехватка крепкого кофе,— такого, как мы привыкли пить,— заметила Эл, отпивая американо.
— А это что? — я кивнул на пакет в руках Ди.
— Это на вечер. Дары морю, скажем так.
Допив кофе и перекусив, я завёл машину, и мы снова оказались на трассе. Асфальт раскалился от зноя, а горячий воздух дрожал над ним, образуя миражную дымку.
Все снова погрузились в свои мысли, а Ди опять взялась за Книгу Вдохновения. Я чувствовал удивительную гармонию и умиротворение. Казалось, так можно гнать без устали, всю жизнь, пока пустынная дорога продолжает послушно ложиться под колеса.
Было около четырёх часов вечера. Солнце уже палило не так беспощадно, а ветер в открытые окна дарил приятную прохладу. Внезапно я заметил на съезде просёлочной дороги высокого мужчину, вскинувшего руку для автостопа.
Худощавый силуэт, лицо с острым подбородком, обрамлённым бородой. На плече висела поношенная сумка. Мысленно я уже дал ему имя, хотя понятия не имел, как его зовут. Но я бы назвал его не иначе как Автостопщик.
Он стоял на обочине в расстёгнутом лёгком плаще, какой обычно надевают в дождливые дни, с развевающимися полами и со строгим поднятым воротником, однако по его лицу не было заметно, что ветер доставляет ему какое-то неудобство. Скорее наоборот — он довольствовался погодой, поднявшимся ветром и тёплым солнцем.
Я сбавил скорость.
— Снова берём попутчиков? — спросила Эл, пока мы ещё не поравнялись с незнакомцем.
Я пожал плечами.
— Чем не в духе вами любимого Керуака? — Я съехал с трассы на обочину, останавливаясь прямо перед путником.— И потом, я ведь говорил, что когда-то давал себе обещание подвозить автостопщиков. Наверное, стоит начинать выполнять его почаще.
Эл только усмехнулась и повернула голову в раскрытое окно:
— Здравствуй! Тебе куда?
Незнакомец кивнул в ту сторону, куда стелилась трасса.
— Да куда подбросите.
Девушка окинула его коротким оценивающим взглядом, а потом толкнула дверь.
— Садись вперёд.
Она пересела на заднее сиденье, к сестре, а парень забрался на переднее.
— Спасибо,— бросил он мне, глядя прямо в лицо.
Глаза у него были тёмные — я не мог различить цвет. Он захлопнул дверь и скинул сумку в ноги, устраиваясь удобнее.
На вид ему можно было дать около тридцати, плюс ещё пару лет. Но выглядел он хорошо, несмотря на покрытые щетиной щёки и взъерошенные волосы, явно не знавшие прикосновения ножниц не меньше чем полгода и покрытые дорожной пылью. Ткань его лёгкого плаща была порядком изношена, а если присмотреться, то на ней можно было рассмотреть какой-то вышитый каллиграфический узор. Его лицо было спокойным, даже открытым и дружелюбным.
Я повернул ключ в замке зажигания и представился. Сёстры назвались Эл и Ди, не придумывая в этот раз никаких небылиц. Выезжая обратно на дорогу, я заметил, как наш попутчик, сидя вполоборота, смотрит на лица сестёр, изучая и выискивая отличительные черты. Кажется, их схожесть его ничуть не смутила.
Ди, не выдержав его молчаливого взгляда, спросила:
— А как тебя зовут?
— Яков.— Его голос был приятным, чуть с хрипотцой. Сидел он вполоборота, так чтобы видеть и меня, и девушек.
— Редкое имя,— сказала Ди.
— Особенно сейчас, когда все стремятся к чему-то европейскому,— добавила Эл.
Он кивнул, взъерошивая и без того растрёпанные волосы.
— Чем занимаетесь, Яков? — спросил я.— Взяли отпуск? Вид у вас странствующий.
Он растянул губы и пожал плечом.
— Можно и так сказать. А вы? — Он всё так же ненавязчиво рассматривал и меня, и сестёр.— Куда держите путь?
— В сторону моря,— сказал я.— Хотим устроить вечер у костра на берегу.
— С разговорами и ромом,— добавила Ди, подаваясь вперёд.
Попутчик вскинул брови.
— Звучит неплохо. Это в вашем стиле.
Сёстры переглянулись, при этом чуть нахмурившись.
— Я же вас хорошо знаю, и узнал сразу,— улыбнулся тем временем Яков, заметив их замешательство. И, словно револьвер, выхватил из внутреннего кармана плаща серебристый телефон, перебросил его из руки в руку и тут же сунул обратно в карман.— Интернет везде проник: и вы в него, и он в вас. Тут уж ничего не поделаешь…— Он несколько раз кивнул самому себе. Затем продолжил, оборачиваясь на сестёр: — У вас, девушки, неплохие стихи. Немного вычурные, может, не всегда искренние, но — хорошие. И, главное,— о любви.
Сёстры снова настороженно переглянулись, не торопясь отвечать, а попутчик повернулся ко мне:
— А ты горазд сочинять, конечно. Пустой бар по пятницам для тебя одного — не жирно ли, а? Напустил тумана и понтов, а толку-то? Про кухню и то лучше вышло, я ещё на Пикабу застал. Где теперь твоя Василиса, что же с тобой не катается, а?
Теперь я почувствовал нарастающее раздражение. И зачем мы взяли этого Автостопщика... Стоял бы он там и жарился ещё три дня в своем дурацком плаще, а то теперь вопросы такие вот задаёт.
Возникла небольшая пауза. Если честно, казалось, что его вопросы — риторические, и прозвучали они совсем не для того, чтобы мы ему ответили.
Сёстры молчали, собираясь с мыслями; мы перекинулись взглядами в зеркале заднего вида. Тогда я сказал:
— Знаешь, любое произведение требует некой красивой картины, особенно вначале, даже когда истории берутся из реальной жизни. С пустым баром по пятницам — как раз из этой серии. Это же не протокол дознания, в литературе возможны разные допущения. Тем более что «Игра на разделение» изначально задумывалась слегка мистической, и я не думаю, что нам всем стоит оправдываться за историю, если кому-то она не понравилась. А вот с «Адаптацией к взрослой жизни» совсем другое дело — там я сделал упор на реализм, даже убрал некоторые яркие детали, чтобы было больше похоже на правду. Эта история о переосмыслении прошлого, она многим близка, потому что у всех была весёлая студенческая жизнь, и многие…
— Не обманывай сам себя,— улыбнулся Яков, прерывая меня.— Ты хочешь вернуться во времена беззаботной молодости, безудержного секса, радости и перспектив. Проводить хоть каждую ночь с двумя девушками, а не вот это вот всё, да? И в бар ты ходил за этим, и в поездку поехал. Вера, литература, глубокий смысл — всё это лишь поводы, да? А настоящий смысл, простой и понятный,— вон он, между ног торчит. Не нужна тебе никакая Вера, просто хочется вернуться в прошлое, от проблем убежать и жизнью наслаждаться. Так?
Я похолодел. «Адаптация к взрослой жизни» ещё не дописана. Откуда этот человек знает, что я ищу Веру? Сёстры писали об этом где-то? Саша рассказывала? Он знаком с кем-то из девочек, нашёл их по описанию? Может, Витёк разболтал? Вопросов явно было гораздо больше, чем ответов, а мысли метались у меня в голове, словно бисер в погремушке. Между тем странный попутчик обернулся к девушкам и продолжил, не обращая уже на меня внимания.
— А вы, барышни, куда едете?
В зеркало заднего вида я заметил, как сёстры пристально смотрели на Якова.
— Мы же сказали,— начала Эл,— к морю.
— А сбегаете от чего? От доставшего по горло непонимания и неприятия публики? Или от неудавшихся романов?
— Вы так точно формулируете вопросы — может быть, и ответы дадите на них? — вздёрнула бровь Эл.
— Только давайте без этой вашей привычной циничной брони,— мягко улыбнулся Яков.— Вы сами для себя готовы ответить: это путешествие или побег?
Сёстры явно чувствовали некое напряжение от этого разговора — Ди кусала губу, Эл снова потянулась за сигаретами.
Яков же сидел с невозмутимым лицом, хотя, как мне показалось, был доволен собой и созданной им атмосферой.
— В любом случае вы же понимаете, что побег, даже под прикрытием развлекательной поездки, не является выходом. Тем более для таких, как вы.
— Для каких «таких, как мы»? — уточнила Ди.
— Таких, как вы,— повторил Яков кивая.— Людей, называющих себя творческими, которые малейшие вещи, что их окружают, преобразуют в... стихи, например. В вашем случае. Это не есть плохо, это просто… ваша реакция на мир; с этим живут многие писатели, музыканты, художники. Но задумывались ли вы над тем, как другие люди реагируют на ваши мысли?
— Их очень часто не понимают,— сказала Эл, теребя браслет на руке.
— Да и потом, реакция очень разная,— добавила Ди.— Кому-то нравится, кому-то нет…
— Я не о том — нравится или нет,— тут же прервал сестёр Яков.— Я о самой Идее. Ведь нравиться может и то, что за гранью понимания. А вот с тем, чтобы вникнуть в суть, причём вникнуть правильно, не исказив изначально вложенный смысл — это уже совсем другое. Вы порой притягиваете за уши глубинный смысл там, где его нет. Есть чувства и эмоции, личное восприятие, отношение, но смысла нет. Это просто набор символов в рифму, и не более.
— Я не согласна с этим, потому что наши стихи искренние на 200%, и через них мы передаём свою реальность,— сказала Эл.— И это в нашем стиле, ведь это и есть настоящие мы. А в XXI веке стихи должны быть современными, новыми, а не снятой с Серебряного века копией.
— Причём плохой копией,— добавила Ди.— Стихи — это искусство ради искусства, ради духа и совершенства. Не «чтобы что-то…», а потому что так, и никак иначе. И вообще, мы не пишем без смысла — для нас он всегда есть. В чём вообще смысл творчества? Или, в общем,— смысл жизни?
— Что за вопрос?! Сорок два, конечно! — улыбнулся Яков.— Каждый, кто путешествует автостопом, знает это!
«Этого только не хватало,— подумал я.— Ещё один любитель говорить цитатами. Или он настолько хорошо нас знает, что издевается?».
Сёстры тоже улыбнулись, и Эл спросила:
— Так ты тоже с другой планеты?
— Я-то — местный, давно тут живу, а вот вы понаехали, я вас тут не помню,— продолжил веселиться Яков.— Беженцы, что ли?
После этой фразы повисло неловкое молчание. Мои спутницы несколько напряжённо переглянулись, а я в очередной раз пожалел, что мы взяли этого попутчика.
— Яков, давай поговорим о моём творчестве,— решил вмешаться я, чтобы предотвратить возможный конфликт.— Честно говоря, впервые встречаю читателя, вот так случайно узнавшего меня в лицо. Учитывая место встречи, это очень странное совпадение.
— С тобой-то как раз-таки всё понятно,— улыбнулся Яков, разворачиваясь к девочкам вполоборота.— Жаден, тщеславен, мнишь себя сразу великим писателем, а сам дальше пересказа разных баек никуда не ушёл. Ты даже один писать боишься — тебе постоянно нужно, чтобы тебя читали и одобряли, хвалили и восхищались. Это вторая причина, почему ты с девочками затеял барные истории писать. В них уж совсем никакой литературной ценности нет. Просто тебе приятно, чтобы девочки трудились вместе с тобой и под твоим руководством, постоянно восхищались удачными оборотами и твоими историями. Это, возможно, тебе нужно даже больше, чем секс: трахать-то можно любых девушек, а вот книжки писать — не каждая подойдёт. Но смысла у тебя даже меньше, чем у твоих соратниц. Они хотя бы защищаются этим и пишут ради себя. А ты без похвалы и одобрения даже строчки лишней не черкнёшь. Кто на Пикабу за критические комментарии кидал пользователей в бан, забыл уже?
Я почувствовал острое желание высадить Автостопщика прямо посреди дороги. «Он явно давно и тщательно читал всё, что я пишу. Что он там сказал насчёт случайности? Быть может он за нами следил каким-то образом и знал, куда мы поедем?». Я вспомнил видеоролик про угоны машин. Там при приготовлении к угону под днище машины подвешивали на неодимовом магните специальный маячок и с его помощью отслеживали автомобиль по GPS-координатам даже на большом расстоянии. «Вдруг он был ночью в клубе и подцепил GPS-трекер перед нашим отъездом? Но зачем ему всё это нужно?..». Захотелось срочно остановиться и обсудить свои мысли и догадки с Эл и Ди, но я никак не мог придумать для этого подходящий повод.
— Да, ты в чём-то прав: я пишу не для себя, и мне по-своему важна реакция окружающих,— проговорил я, наконец собравшись с мыслями.— Но ведь людям это нравится! Ведь если бы не нравилось, кто бы стал меня читать? Даже «Игра на разделение» обрела своих фанатов, причем не только тех, кто любит загадки и головоломки. Я считаю, что от моих историй есть некоторая польза, они заставляют людей задуматься. Кто знает — может, это поможет сделать мир немного лучше?
— Не поможет,— усмехнулся Яков.— Опять напыщенные фразы, которые только тешат твоё самолюбие, и не более. Ты сам-то в это веришь, а? Ты это хочешь Вере сказать, когда её найдёшь? Только ты её и искать не хочешь — это всё обман. К чему тебе тридцатипятилетняя тётка с тремя детьми и кучей проблем, а? Тебе нужна просто слезливая и необычная история, вот она у тебя есть, ты даже прибыль имеешь с неё, а всё остальное — обман, фикция, только и всего. Повод заморочить голову своим соавторшам, будто у них и своих заморочек не хватает. Что ты собрался менять в мире этой писаниной, а главное — зачем?
— Говорят, писатели и поэты никогда до конца не знают, что хотят написать,— неожиданно вмешалась Эл, видя, как от гнева у меня на висках набухают вены.— У них, понятное дело, есть какой-то замысел, образ, но… но конечный результат им не подвластен. В минуту вдохновения их устами говорит Бог.
— Браво! — воскликнул Яков и хлопнул в ладоши.— Отличное оправдание для любого провала! Это очень в вашем стиле. Хоть вы мне и не ответили на прошлый вопрос, но про вас мне уже и так всё понятно.
— И что же тебе понятно? — раздражённо спросила Ди.
— Да, интересно послушать,— тут же присоединилась Эл.
— Вам просто не хватает любви. Простой любви, без владения, принуждения и чувства собственности,— спокойно улыбнулся Яков.— Кругом все вас используют, ну или же вам так кажется. Но никто по-настоящему не любит, не пытается понять. Вы уже по-всякому пытаетесь привлечь к этому внимание, но всем, честно сказать, насрать. Так уж мир устроен; пора привыкнуть, снять розовые очки, а вы с детства никак не можете. Никто не обязан вас любить, вникать в ваши заморочки, принимать ваши причуды. Как у всех людей — каждый пытается взять от вас что-нибудь себе и в лучшем случае изображает в вашу сторону какие-то чувства. Чего далеко ходить? — вот он, Яр,— Яков кивнул на меня.— Что ему от вас нужно, кроме секса и вдохновения? Ну, может, редкие похвалы его усилиям? Зачем он с вами, а? Просто использует как красивых кукол, как особый сюжетный поворот, и всё. И другие точно так же, просто повод у каждого свой — начиная от начальника и заканчивая вашим отцом.
— Ты не открыл Америку, говоря, что всем плевать. Всем не хватает любви, раз уж ты об этом,— спокойно ответила ему Ди.
— С вами бесполезно говорить,— неожиданно улыбнулся странный попутчик.— Идёте вперёд напролом и никого не слушаете. Кто знает, чем для вас это кончится, но просто странно смотреть на это. Вы сами не понимаете, что вы там пишете, в своих стихах. Куда круче и приятнее быть таинственными, да?
— Мы говорим то, что хотим сказать,— сердито сказала Ди.— Или к каждому стихотворению нужно прикладывать статью-толкование?
— Поэзию нельзя перевести в прозу,— сказала Эл.— Мы часто это говорим тем, кто просит объяснить наши стихи.
— А если речь не только о поэзии? —Яков полностью повернулся к заднему сиденью.— Если вы создадите на страницах какой-то свой собственный масштабный антиутопичный мир, который максимально анти-идеалистический, непонятный и в определённой мере противоречит вашим же идеям насчёт трезвости и вдохновения, как это объяснить?
Я заметил, что сестры снова посмотрели друг на друга — при этом сейчас, как мне показалось, они были куда более озадачены, чем ранее, даже когда попутчик сказал, что ему знакомо наше творчество. Вот только на этот раз я не совсем понял, что он хочет сказать своим вопросом. Но, судя по сёстрам, они прекрасно поняли, о чём речь. Поняли и растерялись с ответом ещё больше.
— Вы прячетесь от проблем за свои стихи и за всё остальное, но по факту вы же этим ничего не решаете. Ничего не меняется от того, есть эти стихи или их нет,— продолжал Яков.— Вы во всём запутались: и сами точно не знаете, чего хотите, так ещё и других пытаетесь заморочить. И зачем вот это всё? Вы своими стихами пытаетесь всем вокруг доказать, что вы какие-то особенные, необычные, мудрые и таинственные. Но что скрывается за этой декорацией? Кто вы есть на самом деле?
— Уникальность, мудрость и таинственность,— фыркнула Эл, слегка растягивая губы.
— «Ну так что, стадионный рэпер, куда ты идёшь?...» — с той же интонацией продолжила Ди.
— Да вы даже на такой простой вопрос ответить прямо не можете. Опять со своими цитатами…Учитывая, что это, кстати, тоже перекликается с побегом, то я возвращаюсь к этой теме снова,— сказал Яков, делая глубокий вдох.— Побег к другим людям, алкоголю, наркотикам и прочему — это лишь видимость спасения. Даже если вы сбежите куда-нибудь в Америку, легче не станет.
— А что нужно делать, чтобы побег чего-то стоил? — Эл закурила сигарету и выдохнула дым в открытое окно, а потом повернулась, чтобы лучше видеть Якова, сидящего впереди. Она явно пыталась уйти от ответа на неудобный вопрос. Сёстры и Яков буравили друг друга взглядами. Мне показалось, что девушки не хотят так просто открываться незнакомцу, отвечая на достаточно личные вопросы.
— Нужно уйти от страха. Куда бы ты ни бежал — пока ты боишься, страх всегда с тобой,— уверенно сказал Яков — Чего вы боитесь больше всего?
— Я боюсь не успеть,— задумчиво сказала Ди.— Начать что-то и не закончить, не дописать…
— Как разогнаться на скорости и вылететь с поворота, не дойдя до финиша,— подхватила Эл.
— Страх смерти,— прибавил я.— Даже не смерти, а того, что после тебя ничего не останется, был ты или не был — всё равно…
— Милена не даёт покоя тебе? — серьёзно спросил Яков, сверля меня взглядом.— Боишься однажды не доехать, и всё закончится?
От ярости у меня помутнело в глазах, и я резко нажал на тормоз. Педаль завибрировала ABS-кой, и сёстры, не удержавшись, от резкой остановки стукнулись об передние сидения. Только Яков остался неподвижным, хотя даже не был пристёгнут.
Я лихорадочно вспоминал, откуда он может знать. У меня, конечно, были посты со стихами Милены, но откуда ему известно, о чём я думал в этот момент?
— Ты знаешь о том, что с ней произошло? — неожиданно спросила Эл.
— Конечно, знаю!.. Такой ужасный случай,— вздохнул Яков.— Поэтесса Милена Спасич убита в двадцать лет — все новости были этим полны.
— Мы все трое её знали,— добавила Ди.— Это была трагедия для всех. Я думаю, она могла бы сделать что-то значимое, будь у неё больше времени, а не так...
— Всё приходит и уходит в нужный момент,— перебил её Яков.— Нужно действовать здесь и сейчас. Можешь писать — пиши. Не прожигай жизнь в пустой рутине: никогда не узнаешь, когда будет поздно. Хватит уже бояться. Страх всё портит. Мешает двигаться по дороге. Стой на месте, если поворота боишься, тогда точно никуда не улетишь.
Яков резко распахнул дверцу машины, выходя на обочину, подхватил свою сумку и ушёл в центр поля подсолнухов. Мы ждали, пока он вернётся, но странный гость продолжал идти по одной только ему ведомой тропинке, не оборачиваясь и не замедляясь. Ди тогда тоже вышла на обочину и, помедлив ещё пару секунд, села на переднее сидение рядом со мной.
На приглушённом радио сменился трек. Я узнал его с проигрыша — это была Джоан Осборн.
— Поехали,— сказала Эл.— Мне кажется, он уже не вернётся.
Почти полчаса мы проехали молча. Каждый думал о прошедшем диалоге, но разговаривать настроения не было. Всем нужно было собраться с мыслями.
— Куда мы, собственно, едем? — спросила Ди, устав щёлкать кнопками радио, где на всех станциях была только реклама или вовсе пропадал сигнал.
— В одно тихое местечко,— ответил я.— Курортом это не назовёшь, но море есть, а людей нет. Для нас — вариант идеальный.
— Тишина и одиночество — это единственное настоящее? — спросила Эл, отрывая взгляд от Книги Вдохновения, в которой она что-то рисовала.
— Единственное «здесь и сейчас». Нам уже недалеко осталось,— сказал я.— По идее, вон за той лесополосой будет виден берег моря.
Я осторожно вёл машину по разбитой грунтовой дороге, спускавшейся прямо к воде.
Море притягивало взгляд, и все сумбурные мысли от вида набегающих волн пропадали.
Мы вышли из машины, скинули обувь и пошли босиком к самой кромке воды. Песок был тёплым и приятно согревал ступни. Я обернулся — позади остались следы наших ног. Короткие волосы девушек развевались на ветру, впитывая соль морского воздуха, пока мы шли к воде.
Солнце горячим шаром перекидывало свой огонь на облака, и те становились багряно-оранжевыми. Ветер гудел в ушах, как отборный эмбиент.
— В такие моменты кажется, что Большого города и не существует вовсе,— сказала Эл тихо, но достаточно, чтобы мы с Ди услышали.
Жёлтый песок и яркое солнце слепило глаза.
— «…Где горит морская земля, отрезанная от гарнизона»,— процитировала Ди.
Они с сестрой оставили обувь и босыми ногами зашли в воду по щиколотки.
Эл обернулась на меня и сказала:
— Море — это антидепрессант.
Я тоже оставил свою обувь на песке, подкатил джинсы и шагнул в набегающую волну. Вода, конечно, была ещё холодной, но это никоим образом не уменьшало кайфа момента. Какое-то время мы откровенно забыли друг про друга, разглядывая мелких рыбок в воде и пену волн. Море действовало успокаивающе, так что сравнение Эл было идеальным.
Потом вышли из воды, грея ноги о тёплый песок.
На сильном ветру у берега сёстрам было очень сложно прикурить сигареты. После нескольких попыток Эл всё-таки смогла, а у Ди никак не получалось. Эл отдала ей свою, а сама за пару попыток прикурила новую.
— Гуру зажигалок,— фыркнула Ди.
— Знаете,— начала Эл,— я перед этой поездкой, когда была на работе, смотрела на фотографии моря, уносилась мыслями к побережью. И есть одна мысль, она меня занимает, я её даже в рассказ написала.— Её голос смешивался с шумом тихих волн.— Вам не кажется, что никто никогда не напишет о небе и море столько, чтобы поместить в эти строки всю переменчивость стихии?
— Может, ты и права,— сказала Ди, любуясь гладью моря.— Но это не отменяет попыток написать, верно? — Кажется, этот вопрос адресовался волнам.
океан
за визит не подарит
персональную скидку.
океан не имеет края и субъективного мнения.
он не примет твою кредитку,
но он примет тебя и твои сомнения.
Мы ещё немного так стояли, а потом вернулись к машине.
Помогая сёстрам доставать вещи, я заметил на заднем сидении открытую Книгу Вдохновения. Прочитал: «Кто не может обойтись без вина, тот не может оставаться честным с собой и по-настоящему чувствовать. Опьянение и искусство взаимоисключают друг друга, исключение — лишь для мгновений релакса».